Крылья, ноги... главное - хвост! [Книга третья] - Александра Лосева

Зулину было жалко гоблина. Он не собирался падать в обморок при виде крови, и его совершенно не трогали чужие мучения, и сломанные пальцы не вызывали у него отвращения, нет. Гоблин был врагом, шпионом, злом во плоти, гоблин подлежал соответствующей обработке и несомненному последующему уничтожению, но… Зулину было жалко гоблина.

Стив задавал вопросы, качал головой, ломал пальцы и с хмурым интересом наблюдал за реакцией пленника. Маг смотрел в костер и думал, что все неправильно и не соответствует. Иефа, с ее идиотски вытаращенными глазами и дрожащим «так нельзя»… Чушь! Так можно! Более того, в данной ситуации так нужно! И тем не менее…

- Давай, парень, соври еще что-нибудь. У тебя осталось еще четыре пальца на левой руке и целых десять – на ногах. А когда они закончатся, я придумаю что-нибудь еще. Мы здорово повеселимся, вот увидишь. Итак, сколько вас в отряде?

- Да пошел ты…

Хруст. Крик.

Зулин зажал уши ладонями. Стив не просто добывал информацию. Стиву нравилось пытать пленника. И это было неправильно, потому что – почему-то Зулин был в этом абсолютно уверен – Стив был не такой. И, наверное, действительно можно было бы как-нибудь обойтись, и ясно, как день, что гоблин ничего не скажет, и его в любом случае придется убить, и уж лучше сделать это побыстрее, но дварф не торопится, совсем не торопится. Он смотрит, как пленник корчится и блюет от боли, и ни брезгливости на его лице, ни ненависти, ни злости… Он спокоен и небрежен, почти как… «Почти как я!» - вдруг осенило Зулина, и он вскочил, пораженный этой мыслью.

Однажды Зулин поймал молоденького вора на первом этаже башни Зодчего. Трясущийся бледный парнишка, по всей видимости, еще не пережил своего шестнадцатого дня рождения, и на дело явно пошел впервые. Иначе и быть не могло – опытные воры обходили башню Баламута стороной. Зулин застал мальчишку за тщетными попытками вырваться из буковых тисков старинного буфета. Тяжелые дверцы защемили незадачливому воришке пальцы. Паренек краснел, бледнел, плакал, но терпел и молчал.

- Любопытно, почему все считают, что если у мага есть буфет, то он обязательно полон столового серебра? – негромко поинтересовался Зулин, вдоволь налюбовавшись бесполезными трепыханиями вора. – Мы же не князья Тарийские. Может, мы вообще руками едим.

Парнишка подскочил на месте и повернул к планару белое от страха и мокрое от слез худое курносое лицо.

- Конечно, маги – не крестьяне, то есть они обладают большим количеством возможностей насладиться окружающим миром, если ты понимаешь, о чем я говорю, - степенно продолжил Зулин и подошел поближе. Парнишка дернулся и попятился, насколько позволял злокозненный буфет. – Мы, например, не суем руки в потенциально опасные места. Неужели так сложно сопоставить факты? Вот буфет, но он стоит не в столовой и не на кухне. Следовательно… - Зулин сделал приглашающий жест рукой в сторону вора, но тот только в ужасе втянул голову в плечи и еще больше побледнел. – Следовательно, в буфете хранится не кухонная утварь, а что-то другое, - ласково, как маленькому ребенку, объяснил планар. – Это же логично.

Воришка громко всхлипнул и опустился на колени, из последних сил сдерживаясь, чтобы не закричать. Зулин еще с минуту понаблюдал за ним, а потом с чувством глубокого удовлетворения вышел из комнаты, а через пять минут начисто забыл о юном пленнике буфета.

За обедом Мо Корте был благодушен и почти не бранился. Зулин уплетал пирог с грибами и весь засыпался крошками, и тут вспомнил об утреннем происшествии.

- Кстати, Учитель, - сказал он, с трудом проглотив большой кусок пирога. – Вот вы все время называете меня идиотом и ограниченным болваном.

- Так и есть, мой фиолетовый друг, так и есть, - любезно кивнул Мо Корте. – Ты однобок, груб, в тебе начисто отсутствует гибкость и способность адаптироваться к ситуации.

- Скажите мне, в таком случае, воровство – это зло?

- Смотря какое, - пожал плечами Баламут. – В большинстве случаев – да, зло. Например, ты – злостный грабитель, ты постоянно крадешь самое ценное, что у меня есть – мое время.

- А если бы кто-нибудь забрался к вам в башню на предмет стырить столовое серебро?

- Ты отлично знаешь, олух, что я не держу в башне столовое серебро.

- Это не важно. Просто представьте себе: кто-то залезает в окно первого этажа, подкрадывается к буфету, открывает дверцу…

- Дверца захлопывается и бедняга остается калекой на всю жизнь, - мрачно ответил Зодчий. – На мой взгляд, отрезанные пальцы – слишком суровая плата за спертую вилку или подсвечник.

- Зато этот человек никогда больше не будет воровать, а значит, зло будет ликвидировано.

- Ты полез в дебри, которые тебе совершенно недоступны. Он будет воровать. Раза в два, а то и в три больше и чаще, чем со здоровыми руками. Он будет воровать постоянно. Он будет красть радость и гордость у своей матери, жалость у прохожих, молодость у жены и будущее – у своих детей, если, конечно, они у него есть.

- А если нет?

- Значит, не будет. Значит, он уже украл у мира еще одну возможность создать гения. А все потому, что ему зачем-то понадобилась дурацкая серебряная вилка.

- Значит, его нужно убить, чтобы он не совершил этих краж. Значит, если я лишу его жизни, я спасу мир от зла.

- Да, но кто тогда спасет мир от тебя?

- Кто тогда спасет мир от тебя… - пробормотал Зулин, растерянно глядя на свои руки. – Кто тогда спасет мир…

- Кто командует вашей шайкой?

- Пошел ты…

Зулин пережил много приступов гнева Мо Корте, но еще ни разу не видел его в таком бешенстве. Курносый воришка потерял сознание и, кажется, обмочился, а планар, недоумевая, смотрел, как Баламут – абсолютно молча, и это было по-настоящему страшно – высвобождает пальцы паренька из буковых тисков буфета. Зулин никогда раньше не заглядывал в этот буфет и не знал, что в нем находится. Толстые полированные дверцы нехотя выпустили свою добычу, и ученик Зодчего содрогнулся. Пальцы паренька были обглоданы до самого основания.

Баламут приказал отнести воришку в свой кабинет и долго оттуда не выходил, и Зулин все ждал, что вот сейчас с грохотом распахнется дверь, разгневанный учитель грозовой тучей возникнет на пороге – и грянет гром.

Дверь открылась неслышно, словно Баламут хотел проскользнуть незамеченным. Зулин с тревогой посмотрел на Учителя – тот осунулся и, кажется, еще больше постарел, тоскливо хмурил брови и старался не встречаться взглядом со своим учеником.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});